Метро 2033

Но Андрей отчего-то не стрелял. Петр Андреевич поднялся тоже, держа автомат наготове, и крикнул:

– Андрюха! Ты живой там?

Сидящие у костра обеспокоенно зашептались, послышалось лязганье затворов. Наконец Андрей показался в свете фонаря, отряхивая куртку.

– Да живой я, живой! – выдавил он сквозь смех.

– Чего ржешь-то? – настороженно спросил Петр Андреевич.

– Три ноги! И две головы. Мутанты! Черные лезут! Всех вырежут! Стреляй, а то уйдет! Шуму сколько понаделали. Это надо же, а! – продолжал смеяться Андрей.

– Что же ты стрелять не стал? Ладно, еще парень мой – он молодой, не сообразил. А ты как проворонил? Ты ведь не мальчик. Знаешь, что с Полежаевской случилось? – спросил сердито Петр Андреевич, когда Андрей вернулся к костру.

– Да слышал я про вашу Полежаевскую уже раз десять! – отмахнулся Андрей. – Собака это была! Щенок даже, а не собака… Он тут у вас уже второй раз к огню подбирается, к теплу и свету. А вы его чуть было не пришибли и теперь еще меня спрашиваете: почему это я с ним церемонюсь? Живодеры!

– Откуда же мне знать, что это собака? – обиделся Артем. – Она тут такие звуки издавала… И потом, тут, говорят, неделю назад крысу со свинью размером видели, – его передернуло, – пол-обоймы в нее выпустили, а она хоть бы хны.

– Ты и верь всем сказкам! Вот погоди, сейчас я тебе твою крысу принесу! – сказал Андрей, перекинул автомат через плечо, отошел от костра и растворился во тьме.

Через минуту из темноты послышался его тонкий свист. А потом и голос раздался, ласковый, манящий:

– Ну, иди сюда… Иди сюда, маленький, не бойся!

Он уговаривал кого-то довольно долго, минут десять, подзывая и свистя, и вот, наконец, его фигура снова замаячила в полумраке. Вернувшись к костру, он торжествующе улыбнулся и распахнул куртку. Оттуда вывалился на землю щенок, дрожащий, жалкий, мокрый, невыносимо грязный, со свалявшейся шерстью непонятного цвета, с черными глазами, полными ужаса, и прижатыми маленькими ушами. Очутившись на земле, он немедленно попытался удрать, но был схвачен за шкирку твердой Андреевой рукой и водворен на место. Гладя его по голове, Андрей снял куртку и накрыл собачонку.

– Пусть цуцик погреется… – объяснил он.

– Да брось ты, Андрюха, он ведь блохастый наверняка! – пытался урезонить его Петр Андреевич. – А может, и глисты у него. И вообще, подцепишь заразу какую-нибудь, занесешь на станцию…

– Да ладно тебе, Андреич! Кончай нудить. Вот, посмотри на него! – и, отвернув полог куртки, Андрей продемонстрировал собеседнику мордочку щенка, все еще дрожавшего, то ли от страха, то ли от холода. – В глаза ему смотри, Андреич! Эти глаза не могут врать!

Петр Андреевич скептически посмотрел на щенка. Глаза у того были хоть и напуганными, но несомненно честными. И Петр Андреевич оттаял.

– Ладно… Натуралист юный… Подожди, я ему что-нибудь пожевать поищу, – пробурчал он и запустил руку в рюкзак.

– Ищи-ищи. Может, из него что-нибудь полезное вырастет. Немецкая овчарка, например, – заявил Андрей и придвинул куртку с щенком поближе к огню.

– А откуда здесь щенку взяться? У нас с той стороны людей нету. Черные только. Черные разве собак держат? – подозрительно глядя на задремавшего в тепле щенка, спросил один из Андреевых людей, заморенный худой мужчина со всклокоченными волосами, до тех пор молчаливо слушавший других.

– Ты, Кирилл, прав, конечно, – серьезно ответил Андрей. – Черные животных вообще не держат, насколько я знаю.

– А как же они живут? Едят они там что? – глухо спросил второй пришедший с ними, с легким электрическим потрескиванием скребя ногтями небритую челюсть.

Это был высокий, казавшийся бывалым плечистый и плотный мужчина с обритой наголо головой. Одет он был в длинный и хорошо сшитый кожаный плащ, что в нынешнее время само по себе являлось редкостью.

– Едят что? Говорят, дрянь всякую едят. Падаль едят. Крыс едят. Людей едят. Непривередливые они, знаешь… – кривя лицо от отвращения, ответил Андрей.

– Каннибалы? – спросил бритый без тени удивления, и чувствовалось, что ему приходилось сталкиваться и с людоедством.