Останний день

Глава первая

– Ты не мудри, – попросил меня Сивый задушевно. Я этот тон знал с детства, он всегда так говорил, перед тем как перейти к процедуре, называемой им «от души в душу». Проще говоря, перед тем как съездить кому-то по морде. – И что значит «в прошлый раз от меня только проблемы были»? Создавать проблемы окружающим – это твое кредо, мы к нему привыкли. Помнишь, как из-за тебя в одиннадцатом классе заводка с «николаевскими» пошла? Тебе хоть кто-то слово сказал?

Верно, было такое. «Николаевскими» мы звали учеников соседней с нами гимназии имени Николаева, уж не знаю, какого из них точно. Как-то не находили мы взаимопонимания, не складывался у нас позитивный или хотя бы конструктивный диалог, а попытки любого общения всякий раз заканчивались хорошим мордобоем. А поскольку наши учебные заведения разделял лишь забор, то случались они часто, особенно в теплое время года.

Хотя, если честно, причина данной нелюбви друг к другу тайной не являлась, во всем, как всегда, был виновен слабый пол. Нам не нравилось, что они пытаются клеить наших девчонок, их бесило ровно то же самое, но уже относительно собственных одноклассниц. И те и другие время от времени громко и демонстративно нас осуждали за подобную средневековую дикость, но по факту то и дело специально провоцировали конфликты. Женщины есть женщины, им нравится, когда из-за них льется кровь и трещат ребра. Само собой, в данные распри были вовлечены и ученики на класс-два помладше, потому пару раз небольшая драка перерастала если не в эпическую битву, то серьезное столкновение как минимум. Даже полиция пару раз приезжала, после чего происходил разбор полетов с вызовом родителей обеих сторон. Мамы ахали, отцы обещали устроить нам хорошую выволочку, но сами при этом довольно улыбались, с гордостью глядя на наши синяки со ссадинами. Как видно, вспоминали свою молодость. Представители обеих сторон, те, кто имел глупость засветиться или попасться, давали слово, что подобное больше не повторится, жали друг другу руки и недобро щурились, прекрасно зная, что это всего лишь слова. Неважно, что скоро мы закончим школу, на наше место сразу же придут новые бойцы, и эта война закончится только тогда, когда у одной из двух гимназий отзовут образовательную лицензию.

Что до Сивого – он вспомнил одно из самых жестких столкновений, которое действительно началось из-за меня. Вернее, из-за Юльки. Произошло оно незадолго до выпускного, в те прекрасные апрельские деньки, когда зима уже совсем отступила и солнышко особенно славно греет. И мы, и «николаевские» выползли между уроками на улицу, следом вышли и девчонки, которые, как это водится, отпраздновали приход весны по-своему, то есть сократили предметы одежды до допустимого школьного минимума и длины. Особенно блеснула на этот раз Юлька, ее юбку юбкой было нельзя назвать с любой точки зрения, что моментально отметил лидер «николаевских», известный в узких кругах под кличкой Гога. Он невероятно громко сообщил, что стати моей приятельницы, конечно, крупноваты и несовершенны, и лично он предпочитает более спортивных дам, но все же по причине весны и определенного безрыбья можно прикрыть на это глаза и таки разок вступить с ней в отношения особого рода.

Я с Певцовой аккурат накануне здорово разругался, но, увидев ее лицо и поняв, что слова «николаевского» на этот раз ее нешуточно задели, подхватился, перемахнул через забор и, плюнув на то, что почти наверняка кто-то из педсостава увидит происходящее, первым же ударом капитально расквасил Гоге нос. Второй нанести не успел, поскольку мне сразу сзади здорово вдарили по почкам, а после и ноги подсекли, собираясь как следует попинать.

А еще через минуту подоспели мои одноклассники и парни на год младше, готовящиеся в ближайшем будущем принять из наших рук знамя борьбы с соседями.

Результат был таков: нас с Юлькой от греха отправили на две недели в Амстердам, где мы, при попустительстве моей наивной мамы, прекрасно провели время, практически не вылезая из постели. Отец немного побушевал, а после выплатил родителям Гоги неплохую компенсацию за то, чтобы дело не дошло до суда, ну а директриса гимназии, по слухам, после нашего выпуска на месяц в запой ушла.

Сивому в той драке зуб вышибли, потому он в особо важные моменты, когда надо было на меня воздействовать, всякий раз это вспоминал.

– Слушай, ну, правда не могу, – вздохнул я. – Не даст мне никто еще один отпуск, понимаешь? Самый конец лета на дворе, у нас архив и так почти без сотрудников стоит. Из десяти человек на службу только четверо ходят, остальные заняты куда более важными вещами.

– Ну да, у тебя же там один слабый пол работает, – хохотнул Сивый. – Бархатный сезон, море, солнце, мускулистые красавцы. Понимаю!

– Ничего ты не понимаешь. Море, солнце… Да сейчас! Говорю же тебе – конец лета, так что дача, овощи, фрукты, консервация, закрутки и так далее. У меня контингент – пятьдесят плюс, какие мускулистые красавцы? Потому – извини. Вот в следующем году, в конце весны – начале лета, не вопрос, поеду с радостью. А в этом никак.

И я не врал, все на самом деле обстояло именно так. Я с радостью рванул бы с ребятами на коп, чтобы отвлечься от той карусели, что безостановочно вертелась вокруг меня, но, увы и ах, возможности такой не имелось. Этому мешало все, что только можно: работа, обязательства, которые то уменьшались, то снова росли, друзья, которые иногда вели себя как враги, враги, которые иногда поступали как друзья, старые и новые знакомые и, наконец, сны. Хотя нет, на снах этот список заканчивать не очень правильно. Вишенкой на торте выступает то, что час финального расчета с Великим Полозом стремительно приближается, а я, увы, пока еще не выполнил в полной мере порученное мне дело. Ну а тот факт, что он с меня в урочный день все положенное взыщет, сомнений не вызывает ни малейших. Так что какие уж тут поездки…

– Ладно, – вздохнул Сивый. – Ну, не можешь на неделе – так на выходных приезжай. Мы опять по Минке рванем, нам наводку на еще одну деревеньку из вымерших дали, она уже «подвыбитая», конечно, но не катастрофично, есть где порыться. Я тебе координаты скину, там от Можайска не так и далеко выходит. На вокзале частника наймешь, оплатишь дорогу в два конца и все. А в воскресенье на обратную электричку мы тебя отвезем.

– Я постараюсь. Но обещать не стану, так что особо-то не ждите.

Отложив телефон в сторону, я откинулся на спинку рабочего кресла, заложив руки за голову, и уставился на рисунок, лежащий передо мной. На нем была изображена изящной ювелирной работы брошь, та, которую я увидел нынче ночью во сне. Разумеется, набросок не передавал всей ее красоты, я все же не профессиональный художник, да и детали, боюсь, не все схвачены. Вещь необычная, не цветок какой-нибудь собой представляет или фантазию ювелира, а дворянский герб, воплощенный в золоте, камнях и отчасти финифти. Крайне изящная штучка. Впрочем, и ее владелицу обычной девушкой назвать крайне сложно, такие даже в лихие времена начала прошлого века, богатые на нешаблонные личности, встречались крайне редко.

Ее звали София де Бодэ, и она была валькирия. Не я придумал ее так назвать, это сделали другие люди, но определение крайне точное, иное даже ни к чему. Красавица, умница, «смолянка» и вместе с тем отчаянно храбрая сорвиголова, не боящаяся крови – ни своей, ни чужой. Причем и ту и другую она лила без малейшей жалости и сожаления. Понятно, что в наши гуманные и толерантные времена двадцатилетняя девица, расстреливавшая пленных врагов без суда и следствия пачками, выглядит по меньшей мере странно, но для той поры это было нормой вещей. Гражданская война вообще из всех войн является худшим вариантом, потому что одно дело, когда на твою землю внешний агрессор напал, тут общую беду все вместе изживают, и совсем другое, когда брат на брата идет. В этом случае правых и виноватых нет, а, значит, побеждает тот, кто крови меньше боится и большую жестокость проявит. А самое страшное то, что и те и другие уверены, что сражаются за свою землю, причем это на самом деле так. И умирают быстрее прочих именно те, кто землю эту любит сильнее.

А скидка на женский пол при таких обстоятельствах не действует вовсе, все решает исключительно личное желание участвовать в событиях. Сколько было тогда с обеих сторон этих девушек – молодых, романтичных и безжалостных до одури? Да полно, де Бодэ – лишь одна из многих. И не самая безжалостная, надо отметить. Тезка моей начальницы, Розалия Землячка, к стенке запросто и своих, красных, частенько ставила, всего лишь за одно не к месту сказанное слово или, не приведи господь, проявление хоть какой-то жалости к врагам трудового народа. Ну а классово чуждых белых вообще колоннами на крымские обрывы под пулемет отправляла. Ревекка Майзель в Архангельске никому собственные приговоры не доверяла исполнять, сама с маузером в подвал ходила, очень ей стрелять по живым мишеням нравилось. А еще была такая Маруся Никифорова, та вообще по поводу и без повода палила из двух автоматических пистолетов направо и налево, причем делала это и не за красных, и не за белых, а сразу против всех. Почему? Потому что она являлась анархисткой и никому не верила.

Ну и чем хуже или лучше них боец Добровольческой армии София де Бодэ? Просто одна из, не более того. Собственно, она, кроме войны, в жизни и не видала ничего, так как являлась дочерью кадрового офицера и в нежном семнадцатилетнем возрасте отправилась с отцом на фронты Первой мировой, где не сестрой милосердной служила и не крестиком вышивала, а с кубанцами-пластунами за линию фронта ходила и германцам глотки в траншеях резала. Ну а после все происходило так же, как у многих из тех, кто не принял новую Россию: стычки с большевиками в краснознаменной Москве, ранение, путешествие по вставшей на дыбы стране до Ростова, где Корнилов собирал под свои знамена всех несогласных с диктатурой пролетариата, легендарный «Ледовый поход» и смерть во время штурма Екатеринодара.

Собственно, я все это видел нынче ночью во сне, приблизительно в такой же последовательности. И скажу честно: ну, не вызывала у меня неприязни эта курносая, невысокая и отчаянно хорошенькая девчушка. Причем дело не в моих политических убеждениях, которых, по сути, особо и нет. Просто не вызывала – и все. Даже под финал сна, тогда, когда она, сидя в седле на тревожно всхрапывающем скакуне и весело хохоча, одного за другим убивала из нагана пленных красноармейцев в драном и заляпанном кровавыми пятнами исподнем, тратя на каждого не более чем по одному патрону. Да, смотрится это немного жутковато, но… А что бы с ней сделали эти бедолаги, случись все наоборот? Полагаю, так легко, как они, София не отделалась бы. Это только в кино красные задушевными беседами пытаются объяснить пленным офицерам, отчего те не правы в своих убеждениях, а в жизни эту девочку революционно настроенные солдаты и матросы умело разложили бы на полу в каком-нибудь сарае, а после по очереди пользовали ее до тех пор, пока она с ума не сошла бы или не умерла.

И – да, я испытал чувство жалости, глядя на то, как эта валькирия, слетевшая с убитого коня в сугроб, пошатываясь, поднялась на ноги, стерла снег с лица и вместо того, чтобы вернуться к своим позициям, побежала к траншеям противника, размахивая револьвером. Побежала для того, чтобы через мгновение получить пулю в грудь и рухнуть обратно в снег, на этот раз уже навсегда.