Категории
Ключевые слова
Русский в Англии: Самоучитель по беллетристике - Страница 2
На самом деле каждому человеку есть что рассказать. Потому что всякая жизнь уникальна. Если вы абсолютно честно, со всей откровенностью поведаете миру о своем личном опыте, о том, как вы терпели пращи и стрелы яростного рока или душою грешной возносились до пламенеющих небес, получится ценная книга. Я, например, очень люблю читать личные дневники неизвестных людей, проживших так называемую обычную жизнь (как будто жизнь когда-нибудь бывает обычной!). А уж если в судьбе человека происходили какие-то интересные широкой публике события, повествование о них практически обречено на успех. Даже умение рассказывать необязательно – почитайте, например, один из главных мировых лонгселлеров «История Галльской войны» автора Г. Ю. Цезаря.
Правильная формулировка, на мой взгляд, должна звучать так: «Писатель – человек, способный мысленно перевоплощаться в других людей». Это, я полагаю, врожденное качество. Научить ему нельзя. Я во всяком случае не взялся бы.
Устройство кнопки, которая поначалу включается и выключается непроизвольно, мне неизвестно. Но я очень хорошо помню, что в раннем детстве она уже работала и ужасно меня занимала. Вдруг щелкнет что-то, и загорается странный свет, и ты отчетливо видишь то, чего на самом деле нет.
Со временем я научился включать кнопку сам. Смотришь на какого-нибудь приятеля по детскому саду и пытаешься представить: а каково это – быть Вовкой Ивановым [все имена подлинные. Прим авт.] и каждый день любоваться в зеркало на свои оттопыренные уши? И вдруг видишь себя в зеркале, ты – Вовка. Потом, усложняя задачу, я представлял себя конопатой Танькой (не помню фамилию, только лицо), и это был первый опыт сочинения хоррора, потому что жизнь девочки показалась мне ужасным ужасом. Помню я и первую творческую неудачу: попробовал представить себя воспитательницей Дарьей Михайловной, и ничего не вышло – не хватило информации. (Я тогда еще не знал, что всякая книга начинается со сбора материалов).
Моя увлекательная игра была тайной от всех. Мне никогда не было скучно наедине с собой. Я придумывал приключения – сначала свои собственные, потом каких-нибудь вымышленных персонажей. Иногда разворачивающаяся в воображении история могла растягиваться на месяцы. Эта секретная жизнь была захватывающей, но я никому о ней не рассказывал. Не из скрытности. Просто я был уверен, что никому кроме меня это не интересно.
Я становился старше, понемногу узнавал жизнь и людей. Истории становились сложней, но сериал всё не заканчивался – ни когда я учился в школе, ни в университете, ни во взрослой жизни. У меня и сейчас одно из любимых развлечений – посмотреть на какого-нибудь человека, скажем, в метро, нажать кнопочку и вдруг оказаться в другом теле, в другой жизни.
Художественная литература – она вообще про это: про то, чтобы, читая книгу, на время стать другим человеком. Никакие иные виды искусства вам такой возможности не дадут. Смотря фильм «Война и мир», вы видите актеров, играющих роль Пьера Безухова или Наташи Ростовой. Читая роман, вы сами на время в них превращаетесь.
Если вам хочется узнать, каково это – быть не собой, а кем-то другим, значит, кнопочка у вас есть.
О сюжете не беспокойтесь. Во-первых, достаточно стать другим человеком, и у него сразу начнется собственная жизнь. А во-вторых, движением этой жизни можно – в определенных пределах – управлять. Построение фабулы имеет свои законы, и им-то как раз научить нетрудно: экспозиция, завязка, кульминация, развязка, финальный удар. В длинном произведении необходимо следить за чередованием вдохов и выдохов – чтобы читатель не заскучал, но и не захлебнулся от перебора событий. Этим премудростям учат на всех писательских курсах. За исключением, может быть, «финального туше», которому я посвящу одно из занятий.
Чему мы будем учиться
Второй теоретический тезис «творческого письма» совершенно верен. Да, умение рассказывать необходимо. Есть самородки, обладающие этим даром с рождения. Но искусству наррации, как всякой технологии, можно научиться.
Я, например, совсем не самородок. В двадцать лет с небольшим мне впервые пришло в голову записать на бумаге одну из своих «внутренних историй» – очень уж она получилась причудливая.
К тому возрасту мне уже мало было воображать себя другим человеком. Однажды у меня на окне сидел, поглядывал круглым глазом ворон, что-то такое выстукивал в стекло своим впечатляющим клювом. Нормальный человек напугался бы, вспомнил Эдгара По или бодро запел бы «Ты добычи не дождешься». Я же стал воображать себя вороном, заглядывающим в однокомнатную квартиру, где обитает несуразное существо со странными ногами, уродливыми крыльями и вообще, то есть буквально без перьев.
Кнопка щелкнула, зажегся свет, закрутилось кино. Оно меня увлекло.
Кино было про столетнего мудрого ворона, живущего в коммунальной квартире со старой-престарой хозяйкой, которую он помнит еще гимназисткой. И вот она умирает, а на самом деле это убийство, и правду подозревает только ворон. Короче говоря, это был детектив, сыщиком в котором являлась птица. Мне показалось, что это повесть, которую можно записать и кому-то показать.
Но сюжет, даже интересный, это совсем еще не повесть, в чем я очень скоро убедился. Одно дело – картинки, возникающие в воображении. И совсем другое – текст введение на бумаге. Для него нужны слова. И не какие-то, а правильные. Потому что история, рассказанная неправильными словами, никогда не оживет. Она будет похожа на музей восковых фигур мадам Тюссо.
Я не понимал, какие это должны быть слова и как их составлять вместе, чтобы текст ожил. Но почувствовал, что у меня не получилось, и в следующий раз взялся за писательство, когда стал почти вдвое старше.
Всё это время, двадцать лет, я учился работать со словами – в самой лучшей школе: литературного перевода.
Плохих писателей по понятным причинам на другие языки обычно не переводят. Поэтому учителя у меня были отменные. Я смотрел и сравнивал, как они выстраивают фабулу, как при помощи всего лишь букв создают живых людей, как сталкивают их друг с другом и производят эмоциональную вибрацию, воспринимаемую читателем.
Не подумайте, что я специально стал литературным переводчиком, дабы со временем превратиться в прозаика. Вовсе нет. Мне просто доставляло удовольствие перебирать слова, пока не найдется самое точное. И нравилось на время превращаться не просто в другого человека, а в другого человека-писателя. Для того, чтобы перевод, скажем, Юкио Мисимы получился хорошим, нужно сначала ощутить себя Юкио Мисимой. (Поверьте, не самое приятное состояние – живот начинает просить харакири).
Этому мы, собственно, и поучимся – в смысле, не тому, как делать харакири, а тому, как перевоплотиться в другого писателя. В разных писателей. Не для того, чтобы им потом подражать, а для того, чтобы разобраться в их технике.
Как мы будем учиться
Рекламируя профессию писателя, я не упомянул, что на этой розе есть свои тернии.
Вам скорее всего будет очень трудно первый раз напечататься. Еще труднее – добиться того, чтобы сочинительство вас материально обеспечивало.
А когда и если вы этого добьетесь, обнаружится, что у вас нет ни выходных, ни отпуска, ни даже гарантированной профсоюзом максимальной продолжительности рабочего дня. Вы даже не представляете, до какой степени это full-time job. Писатель работает писателем всегда, даже во сне.
