Категории
Ключевые слова
Косиног. История о колдовстве - Страница 3
– САМСОН! – прокричала Абита, старательно сдерживая нарастающий страх в голосе.
Шла она быстро, вглядываясь в отпечатки раздвоенных копыт, цепочкой петлявших среди копен сухих кукурузных стеблей. Ясное дело, удрать далеко козел не мог: Абита сама видела эту скотину меньше часа назад. Дойдя до края поля, она остановилась, вгляделась в густую чащу коннектикутских лесов. Деревья даже сейчас, на исходе зимы, когда вся их листва покоится на промерзшей земле, поглощали свет почти без остатка – дальше сотни шагов ничего впереди не видать.
– Самсон! – снова окликнула она. – Сэм!
На морозе крики срывались с губ облачками пара. В небе над головой собирались плотные тучи, вокруг смеркалось. Если не отыскать Самсона до темноты, козла наверняка найдут волки либо кто-нибудь из дикарей, однако Абита, зная, как просто живой душе, войдя в этот лес, никогда не вернуться назад, призадумалась. Оглянувшись в сторону дома, она поразмыслила, не прихватить ли с собой мушкет, но решила, что времени на это нет, шумно перевела дух, подобрала подол серой шерстяной юбки, собралась с духом и двинулась дальше, в сумрачный лабиринт зарослей.
Не теряя из виду следов, Абита обогнула хитросплетение ежевичных лоз и, изо всех сил стараясь не поскользнуться в слегка оттаявшей грязи пополам с палыми листьями, спустилась вниз с невысокого откоса. Шипастые ветви цеплялись за длинные юбки и плащ. Одна из них сдернула с головы чепец, и длинные рыжие волосы Абиты вольно рассыпались по плечам. Стоило потянуться за чепцом, нога поскользнулась, и Абита, шлепнувшись наземь, съехала вниз, на дно заболоченного овражка.
– А, дьявол и преисподняя! – вскричала Абита, но тут же опасливо огляделась вокруг. Конечно же, поблизости не было ни души, однако осторожность вошла в привычку: услышит хоть кто-нибудь из сектантов – не миновать ей кары за этакое сквернословие.
Ухватившись за ветку, Абита поднялась, но ветка с треском переломилась, отчего девушка вновь рухнула на четвереньки, а грязь не преминула сдернуть с ног увязшие в ней башмаки.
– Сучий прах! – воскликнула Абита, уже не заботясь о том, что ее могут услышать.
Сплюнув попавшие в рот брызги болотной жижи, она принялась откапывать башмаки, нашла их, выдернула из трясины, встряхнула раз-другой, но грязь прилипла к башмакам намертво. Счистить грязь тоже оказалось непросто: жесткая кожа больно впивалась в замерзшие пальцы. Когда боль сделалась нестерпимой, Абита оставила эту затею и прижала онемевшие ладони к груди в надежде хоть немного отогреть их.
– Самсон! – вновь позвала она, обшарив взглядом топкое дно оврага и бескрайние заросли.
Как только девушку из Лондона могло занести в эти суровые, неумолимые земли? В глазах защипало от слез, и Абита утерла слезы тыльной стороной запястий, измазав грязью и щеки.
– А ну прекрати реветь. Ты давно не девчонка, – сказала она и вновь призадумалась.
«Не девчонка, это уж точно: весной двадцать сравняется. Теперь я – женщина взрослая… и вдобавок замужняя».
Наморщив лоб, Абита сосчитала прошедшие месяцы. Почти два года замужем! Уму непостижимо: муж, ферма, пуритане… да-да, особенно пуритане с их аскетически строгим образом жизни. Попробуй-ка с этим смирись, когда тебя с малолетства собирались отдать в услужение какому-нибудь лорду или леди! Жизнь у прислуги не мед, это уж точно, но тогда ей хотя бы не пришлось опасаться голодной смерти с приходом каждой новой зимы.
«Что, не сложилось, Аби? Не вышло? Не вышло… а все – из-за отца».
Прослышав о королевском пособии, награде родителям невест, выходящих замуж в колонии, отец немедля продал ее правительству за горсть звонких монет. Девчонка всего-то семнадцати лет, она была обещана в жены одному из колонистов, Эдварду Уильямсу, еще не успев покинуть берегов Англии.
Учитель, отец Абиты настоял на том, чтоб дочь обучилась грамоте вместе с двоими младшими братьями. Посему прочесть свое долговое обязательство, вынимая его из дорожной сумки во время долгого плавания всякий раз, как ей захочется от души посмеяться или от души поплакать, Абите не составляло труда.
Добродетельная, послушного нрава юная девица, лицом миловидна, телом пышна, хорошего воспитания, из набожной, благонравной семьи…
«Да уж, в самом деле, благонравной, – думала она, – не считая отца, пропивавшего больше, чем тратит на хлеб, и мамаши, сквернословящей складнее любых стихов». Что же касается ее собственной добродетельности… Да, если не обращать внимания на ругань, рвущуюся с языка, нередкое воровство и пристрастие к дракам, невеста для выдачи замуж в пуританскую общину из нее, в самом деле – лучше не придумаешь. Насчет «лицом миловидна»… если и так, об этом ей, при ее-то бесовском, проказливо задранном кверху носе и щеках, в припадках буйства краснеющих, а на морозе вовсе расцветающих маковым цветом, раньше никто не говорил. И «телом пышна» для сочинителя этой потешки, наверное, означало что-то свое, так как ее худосочные стати еще никого из встречных мужчин обернуться ей вслед не заставили. Однако, как только корабль их вошел в гавань Нью-Хейвена, все это разом сделалось совсем не смешно. Как только дело пошло всерьез, у Абиты не осталось ни малейших сомнений: жених отправит ее восвояси, едва разглядит. Но если Эдвард при встрече и был удивлен, сама Абита удивилась не меньше. Человеком Эдвард оказался совсем не таким, какого она ожидала увидеть. Был он симпатичен, может, даже красив, годами десятью ее старше, с буйной копной волнистых темных волос, однако из-за увечья, из-за горба за плечами, ходил, согнувшись, точно улитка.
Что он подумал о ней, Абита в то время понять не смогла, так как если Эдвард и был разочарован, то ничем этого не показал. Просто приветствовал ее, сошедшую с корабля, застенчивой улыбкой, а затем, после неловкого рукопожатия и короткого, деловитого знакомства, подхватил единственную сумку Абиты и повел нареченную к запряженной мулом повозке – прочь от причала, в новую жизнь.
«И вот я здесь, – подумала она, – вычерпываю из башмаков стылую грязь да гоняюсь за безмозглым козлом по безлюдному темному лесу».
Донесшийся издали вой заставил разом забыть обо всяких раздумьях. Отчаявшись вычистить грязь из башмаков, Абита сунула в них ноги как есть и с трудом поднялась. Перемазанная в болотной жиже, насквозь промокшая длинная юбка порядком отяжелела, отчего идти стало еще труднее, чем раньше. Опираясь на крепкую палку, подобранную в болотце, Абита принялась искать следы козла и вскоре нашла их. Следы копыт вели к дальнему концу овражка, к россыпи каменных глыб, торчащих над склоном.
Приглядевшись к темным камням, Абита не на шутку удивилась их сходству с огромным трухлявым пнем. Может, это вправду окаменевшие остатки какого-то древнего дерева? Каким же оно было громадным, если оставило о себе память настолько невероятной величины? И тут ей в глаза бросилось еще кое-что примечательное: камни размером поменьше, стоймя расставленные вокруг пня на равном расстоянии один от другого. Общим счетом их оказалось двенадцать. Во всем этом чувствовалось нечто странное. Казалось, их расставил кольцом какой-то великан, давным-давно канувший в прошлое и позабытый.
Отпечатки копыт исчезали в яме у подножья окаменелого пня. Видя, что перед нею вход в чье-то логово или небольшую пещеру, Абита приблизилась к яме не без опаски, огляделась вокруг в поисках медвежьих или волчьих следов. Но нет, сырую листву потревожили только копыта козла.
Подойдя ближе, Абита оперлась ладонью о выступ над зевом пещеры и заглянула внутрь. В пещере не оказалось ничего, кроме мрака да тени, однако Абите сделалось не по себе, как будто под чьим-то взглядом. Тут-то она и пожалела, что не прихватила мушкет.
