Дюна

Пол глубоко вздохнул, чтобы подавить дрожь:

– Если я крикну, через секунду здесь будут слуги и умрете вы.

– Слуги не минуют твоей матери, которая сейчас охраняет дверь снаружи. Имей это в виду. Твоя мать когда-то сама прошла это испытание. Теперь твой черед. Тебе оказали честь. Мы редко подвергаем такому испытанию маленьких мужчин.

Любопытство поубавило страх, и Пол успокоился. В словах старухи он слышал правду, этого нельзя было отрицать. Если за дверью была мать… если это действительно было испытание… Но как бы то ни было, он попался, рука у шеи сковывала его… Гом джаббар. Он вспомнил литанию от страха из ритуала Бинэ Гессерит, которой его научила мать.

«Я не должен бояться. Страх убивает разум. Страх это малая смерть, грозящая полной гибелью. Я встречу свой страх лицом к лицу. А когда он пройдет, внутренним оком я разгляжу его след. Я дам ему дорогу – надо мной и во мне. Где прошел страх, ничего не будет. Останусь только я».

Ощутив вернувшееся спокойствие, он приказал:

– Начинай, старуха.

– Старуха! – фыркнула она. – В храбрости тебе не откажешь. Ну, посмотрим. – Она качнулась к нему и почти зашептала: – Та рука, что в коробке, почувствует боль. Боль. Но! Попробуй только шевельнуть этой рукой – и мой гом джаббар вопьется в твою шею. Смерть будет быстрей, чем от топора. Понял? Вытащишь руку – и гом джаббар заберет тебя.

– А что в коробке?

– Боль.

Почувствовав покалывание в ладони, Пол плотно сжал губы. «Почему это может быть испытанием?» – удивился он. Покалывание перешло в зуд.

Старуха сказала:

– Ты слышал, что животные иногда отгрызают себе ноги, чтобы вырваться из капкана? Так поступают животные. А человек останется в ловушке, выдержит боль… прикинется мертвым, чтобы убить охотника и навсегда отвести эту опасность от своего рода.

Зуд перешел в слабое жжение.

– Зачем вы это делаете? – потребовал он ответа.

– Чтобы определить, человек ли ты. Молчи.

Жжение в правой руке усиливалось, и Пол стиснул левую в кулак. Боль росла медленно: пекло все сильней и сильней. Ногти его свободной руки уже впивались в ладонь, чтобы как-то ослабить боль. Он попытался шевельнуть пальцами горящей кисти, но не смог.

– Жжет, – прошептал он.

– Молчи!

Боль пульсировала в руке. На лбу его выступил пот. Каждый нерв требовал, чтобы он вытащил руку из этой жгучей мглы… но… гом джаббар… Не поворачивая головы, он попытался скосить глаза на ужасную иглу возле шеи. Он чувствовал уже, что задыхается от боли, попытался успокоить дыхание, но не смог этого сделать.

Боль!

Все исчезло. Во всем мире осталась только эта рука, погруженная в адскую муку, да древнее лицо, обращенное к нему.

Он еле разлепил спекшиеся губы.

Жжет! Как жжет!

Ему уже казалось, что кожа на руке вздувается, чернеет, лопается, обнажая обуглившиеся кости.