Категории
Ключевые слова
Что-то не так с Гэлвинами. Идеальная семья, разрушенная безумием - Страница 2
Но сегодня Мэри настроена серьезно лишь до определенного момента. У нее нет спичек, поэтому разжечь огонь не получится. Еще важнее, что она не такая, как брат. Она живет на земле и мыслит реальными категориями. По крайней мере, Мэри решает доказать, что это так. В первую очередь себе, а не матери.
И она отказывается от своего плана. Мэри оставляет Дональда связанным и уходит с холма. Он будет молиться в окружении деревьев, цветов и мошкары и останется там очень надолго. Достаточно надолго, чтобы дать Мэри передышку, но не навсегда.
Сейчас при мысли об этом она натянуто улыбается. «Мы с Маргарет смеялись. Не уверена, что другим это вообще показалось бы смешным».
Морозным зимним вечером 2017 года, когда с того дня на холме минуло сорок пять лет (можно считать – целая вечность), женщина, некогда носившая имя Мэри Гэлвин, останавливает свой джип на парковке интерната Пойнт-Пайнс в Колорадо-Спрингс и идет навещать брата, которого когда-то хотела сжечь заживо. Ей за пятьдесят, однако ее взгляд сохранил детскую живость. Теперь ее имя Линдси. Она решила сменить имя сразу же после отъезда из родительского дома – решительная попытка юной девушки порвать с прошлым и стать новым человеком.
Линдси живет в шести часах езды отсюда, неподалеку от горного курорта Теллурайд в штате Колорадо. У нее собственная компания по организации корпоративных мероприятий, и она, как и ее отец, трудится не покладая рук. Ей приходится колесить по всему штату – из дома в Денвер, где проходит подавляющее большинство мероприятий, и в Колорадо-Спрингс, чтобы уделить внимание Дональду и другим родным. Муж Рик работает инструктором в горнолыжной школе Теллурайда, у них двое детей старшего подросткового возраста. Все нынешние знакомые считают Линдси спокойной, уверенной в себе улыбчивой женщиной. За многие годы она в совершенстве научилась делать вид, что все нормально, даже когда дела обстоят ровно наоборот. Предположить, что под этим обликом таится что-то другое, какая-то неизбывная меланхолия, можно только по язвительным замечаниям, которые она изредка себе позволяет.
Дональд дожидается ее в холле первого этажа. Самому старшему из ее братьев сильно за семьдесят. Он небрежно одет в плохо проглаженную полосатую рубашку навыпуск и шорты карго. Седина на висках, подбородок с ямочкой и густые черные брови придают ему авторитетный вид, явно не соответствующий обстановке. Он мог бы сойти за персонажа гангстерского фильма, не будь его походка настолько скованной, а голос слишком тихим. «У него все еще остается чуть-чуть этого аминазинового шарканья в походке», – говорит Крисс Прадо, один из менеджеров интерната. Сейчас Дональд принимает клозапин – антипсихотический препарат «последней инстанции», одновременно и высокоэффективный, и высокорискованный с точки зрения крайне неблагоприятных побочных эффектов, вплоть до воспаления сердечной мышцы, белокровия и даже судорожных припадков. Одним из последствий долгой жизни с шизофренией является то, что с какого-то момента лекарства начинают наносить такой же ущерб, как и болезнь.
Увидев сестру, Дональд встает и направляется к выходу. Обычно Линдси приезжает, чтобы отвезти его повидаться с другими членами семьи. Тепло улыбнувшись, Линдси говорит, что сегодня они никуда не едут – она здесь, чтобы проведать его и поговорить с врачами. Дональд отвечает легкой улыбкой и садится обратно в кресло. Кроме Линдси, навестить его не приезжает никто из родных.
На протяжении нескольких десятилетий Линдси осмысливала опыт своего детства и во многом продолжает заниматься этим до сих пор. На данный момент она уяснила главное: невзирая на сотню с лишним лет исследований, шизофрения все еще труднообъяснима. Есть целый перечень различных симптомов: галлюцинации, бредовые идеи, голоса, коматозные состояния. Существуют и языковые особенности вроде неспособности освоить простейшие образные выражения. Психиатры говорят об «ослаблении ассоциативных связей» и «дезорганизованном мышлении». Но для Линдси остается загадкой, почему в такие дни, как сегодня, Дональд бодр и даже жизнерадостен, а в другие – подавлен и требует везти его в психиатрическую клинику штата в Пуэбло, в которой он лежал больше дюжины раз за пятьдесят лет и где, как он часто говорит, ему нравится находиться. Ей остается только гадать, почему, когда его приводят в супермаркет, Дональд всегда покупает две бутыли геля для стирки All, радостно объявляя: «Это самое лучшее средство для душа!» Или почему, спустя почти пятьдесят лет, он все еще декламирует то самое перечисление религиозных названий: Бенедиктинцы, Иезуиты, Конгрегация Сестер Святейшего Сердца… Или почему на протяжении примерно столь же долгого времени Дональд регулярно безапелляционно утверждает, что на самом деле он потомок осьминогов.
Однако, возможно, самое ужасное в шизофрении (и то, что разительно отличает ее от таких психических заболеваний, как аутизм или болезнь Альцгеймера, которые размывают и стирают наиболее характерные черты личности человека) – ее ничем не прикрытая эмоциональность. Симптомы не сглаживают, а усиливают все подряд. Они оглушают, подавляют больных и приводят в ужас их близких, не оставляя им возможности разумно осмысливать происходящее. Обычно шизофрения воспринимается родными так, будто фундамент семьи навсегда накренился в сторону больного. Даже если болезни подвержен лишь один из детей, во внутренней логике семьи меняется все.
Семью Гэлвинов никак нельзя было считать обычной. В то же время, когда у всех на виду протекала болезнь Дональда, потихоньку надламывалась психика еще пятерых братьев Гэлвин.
Питер, самый младший из мальчиков и главный бунтовщик в семье, маниакально непокорный и годами отказывавшийся от любой помощи.
Мэттью, талантливый художник-гончар, который в те моменты, когда не считал себя Полом Маккартни, был убежден, что погода зависит от его настроения.
Джозеф, самый тихий и самоуглубленный из больных мальчиков, который наяву слышал голоса из других времен и мест.
Джим, второй по старшинству, волк-одиночка, который яростно враждовал с Дональдом и постоянно издевался над самыми беззащитными членами семьи – особенно над девочками, Мэри и Маргарет.
И, наконец, Брайан, безупречный любимец всех в доме, хранивший свои потаенные страхи втайне от всех и навсегда изменивший жизни всех членов своей семьи единственным непостижимым актом насилия.
Двенадцать детей семьи Гэлвин идеальным образом вписались в эпоху беби-бума. Дональд родился в 1945-м, Мэри – в 1965-м. Их век был веком Америки. Родители Мими и Дон появились на свет сразу после Великой войны[1], познакомились во время Великой депрессии[2], поженились в дни Второй мировой войны и обзавелись детьми в период холодной войны. В свои лучшие времена Мими и Дон казались олицетворением всех самых прекрасных черт своего поколения: духа приключенчества, трудолюбия, ответственности и оптимизма (людей с двенадцатью детьми, последние из которых появились на свет вопреки советам врачей, можно с уверенностью считать оптимистами). По мере разрастания семейства они становились свидетелями смены нескольких тенденций в жизни общества. А затем и сама семья Гэлвин внесла свой вклад в развитие социума, став ошеломляющим практическим случаем самой озадачивающей из человеческих болезней.
Шестеро мальчиков из семьи Гэлвин заболели в то время, когда при наличии множества противоречащих друг другу теорий о шизофрении было доподлинно известно настолько мало, что поиски причин затмили все остальное. Эти дети пережили принудительное лечение и шоковую терапию. Сторонники психотерапевтического и медикаментозного подходов вели дискуссии, ученые продолжали безнадежные поиски генетических маркеров болезни и выражали фундаментальные разногласия относительно причин и происхождения заболевания как такового. Болели мальчики Гэлвин совершенно неодинаково: у Дональда, Джима, Брайана, Джозефа, Мэттью и Питера заболевание протекало по-разному и требовало различных способов лечения. Их диагнозы то и дело изменялись на фоне появления противоречащих друг другу теорий о природе шизофрении. Некоторые из этих теорий были особенно жестоки по отношению к родителям таких детей, которые безропотно принимали вину на себя, как будто это именно их действия или бездействие стало причиной болезни. Трудности, обрушившиеся на целую семью, служат прямым отражением истории исследований шизофрении, которая десятилетиями принимала форму длительного спора не только о причинах болезни, но и о том, что она представляет собой на самом деле.
Оставшиеся психически здоровыми дети оказались во многих отношениях затронуты нездоровьем своих братьев. В любой семье с двенадцатью детьми сохранить индивидуальность достаточно трудно. Эта же семья развивалась совершенно особенным образом, потому что состояние психической болезни превратилось в норму и стартовую позицию для всего остального. Для Линдси, ее сестры Маргарет и братьев Джона, Ричарда, Майкла и Марка принадлежность к семье Гэлвин означала, что придется либо сходить с ума самому, либо наблюдать, как это делают близкие. Они провели детство в обстановке бесконечной психической болезни. И хотя их миновали бредовые идеи, галлюцинации и паранойя, им казалось, что и в них тоже присутствует некая нестабильная составляющая. Как скоро она возобладает и над ними?
Самой младшей Линдси пришлось хуже всех. Она была совершенно беззащитна перед необходимостью принимать страдания от тех, кто, казалось бы, должен любить ее. Ребенком ей хотелось лишь одного – превратиться в кого-то еще. Она могла бы уехать из Колорадо, начать все заново, стать другим человеком и стереть из памяти то, что пришлось пережить. Ей хотелось как можно скорее стать другой и никогда не возвращаться.
И тем не менее сейчас Линдси в интернате Пойнт-Пайнс. Она приехала, чтобы проверить, не нужно ли брату, некогда вселявшему в нее ужас, пройти кардиологическое обследование, оформил ли он все нужные бумаги, хорошо ли врачи следят за его состоянием. То же самое она делает и для других больных братьев – тех, кто еще жив. Сегодня Линдси особенно внимательно наблюдает за тем, как выглядит разгуливающий по коридорам Дональд. Она опасается, что он плохо следит за собой, и хочет, чтобы ему было максимально хорошо.
Несмотря ни на что, она его любит. Как произошла такая перемена?
Математически вычислить вероятность существования такой семьи, тем более той, которая довольно долгое время оставалась не затронутой заболеванием, практически невозможно. Точная генетическая структура плохо поддается определению; она проявляет себя, но вскользь, как мелькающая тень на стене пещеры. Вот уже более сотни лет ученые понимают, что одним из главных факторов риска возникновения шизофрении является наследственность. Парадокс в том, что, судя по всему, эта болезнь не переходит непосредственно от родителя к ребенку. Психиатры, нейробиологи и генетики были едины во мнении, что существует некий код заболевания, но они никак не могли его отыскать. И тут появились Гэлвины, которые в силу одного только количества случаев предоставили такие широкие возможности проникнуть в суть генетического процесса, о которых никто и не помышлял. Действительно, до этого в науке не встречались шестеро родных братьев с полностью идентичной генетической линией, проживающих в одной семье.
С 1980-х годов семья Гэлвин стала объектом исследований ученых, искавших ключ к пониманию шизофрении. Генетические материалы братьев изучались в Медицинском научном центре Колорадского университета, Национальном институте психиатрии и в нескольких крупных фармацевтических компаниях. Как и во всех подобных случаях, участие в исследованиях было полностью конфиденциальным. Но сегодня, после почти четырех десятилетий научной деятельности, можно наконец открыто сказать о вкладе, который внесли Гэлвины. Образцы их генетических материалов послужили основой научной работы, которая открывает нам путь к пониманию шизофрении. Изучение ДНК членов этой семьи в сопоставлении с образцами генетических материалов обычных людей вплотную приблизило ученых к существенным достижениям в области лечения, прогнозирования и даже предупреждения болезни.
До последнего времени Гэлвины совершенно не осознавали, насколько они могли быть полезны другим, и не обращали внимание на то, какие перспективы открыла их ситуация для целого ряда ученых. Но знания, которые благодаря им почерпнула наука, составляют лишь малую часть истории жизни семьи. Все начинается с родителей, Мими и Дона, и их совместной жизни, взлетавшей к вершинам безграничных надежд и уверенности в своих силах, но застывшей в воздухе и рухнувшей в пучину трагедии, хаоса и отчаяния.
Однако жизнь их детей – Линдси, ее сестры и десяти братьев – всегда была историей о чем-то еще. Если считать детство этих мальчиков и девочек отражением американской мечты в кривом зеркале сумасшедшего дома, то их дальнейшая жизнь – все происходящее после того, как это кривое зеркало разбивается.
