Позже

Персонажи Риджиса Томаса – это классические проекции. Или, может быть, воплощения его собственных нереализованных желаний. Он сам был этаким мелким сморчком, чьи фотографии на обложках всегда приходилось нещадно ретушировать, чтобы его лицо не так сильно напоминало помятую дамскую сумочку. Он не ездил в Нью-Йорк, потому что вообще никуда не ездил. Человек, который писал книги о бесстрашных героях, прорубающих себе путь через непроходимые заросли на смертоносных болотах, дерущихся на дуэлях и занимающихся атлетическим сексом под звездным небом, был тишайшим холостяком-агорафобом и жил один в своем доме. Также он был законченным параноиком (по словам моей мамы) по части своих сочинений. Никто не видел черновиков его книг. Он всегда отсылал в издательство уже завершенное произведение, а после первых двух томов, имевших невероятный успех и месяцами державшихся на первых строчках всех списков бестселлеров, перестал высылать даже рукопись на редактуру. Он настаивал, чтобы его книги печатались в авторской редакции и чтобы никто не смел вычеркнуть ни единого слова.

Он был не из тех авторов, что выдает в год по книге (истинное Эльдорадо для литературных агентов), но он работал стабильно; новая книга с «Роаноком» в названии выходила каждые два-три года. Первые четыре тома были опубликованы, когда агентством руководил дядя Гарри, следующие пять томов выходили уже при маме. Включая и «Деву-призрака Роанока», предпоследнюю книгу серии, как объявил сам Томас. Он заверил своих верных читателей, что последняя книга ответит на все вопросы и раскроет все тайны, разбередившие любопытство читающей публики еще с первых вылазок на Гиблую топь. Эта книга должна была стать самой длинной из всех частей серии, страниц на семьсот. (Что позволило бы издателю добавить доллар-другой к изначальной закупочной цене.) Когда мама ездила к Томасу в его крошечный городок на севере штата Нью-Йорк, он сказал ей по секрету, что после саги о Роаноке начнет многотомную серию, посвященную «Марии Целесте».

Все было прекрасно, пока Риджис Томас не умер прямо за письменным столом, успев написать только первые тридцать страниц своего magnum opus[2]. Ему уже выплатили офигенный аванс в три миллиона долларов, но если книги не будет, аванс придется вернуть. Включая и нашу агентскую долю. Вот только вся наша доля была либо потрачена, либо отложена на вполне определенные нужды. И вот тут, как вы, наверное, уже догадались, должен был состояться мой выход.

Ладно, вернемся к моей истории.

9

Мы подошли к полицейской машине без отличительных знаков (я знал эту машину; не раз видел ее припаркованной у нашего дома с табличкой «СОТРУДНИК ПОЛИЦИИ ПРИ ИСПОЛНЕНИИ» на приборной доске), и Лиз отодвинула в сторону полу куртки, чтобы показать мне пустую кобуру. Это была наша с ней традиционная шутка. Никакого оружия при моем сыне, таково было строгое правило, установленное моей мамой. Лиз всегда мне показывала пустую кобуру, и я не раз видел эту кобуру, брошенную на журнальном столике в нашей гостиной. Или на тумбочке у кровати в маминой спальне. С девяти лет я уже понимал, что это значит. В «Гиблой топи Роанока» очень даже подробно описаны пылкие сцены между Лорой Гудхью и Пьюрити Бетанкорт, вдовой Мартина Бетанкорта (она совершенно не соответствовала своему имени, означающему «непорочность»).

– А она что здесь делает? – спросил я у мамы, когда мы подошли к машине. Спросил прямо при Лиз, и это, наверное, было невежливо, а то и грубо, но меня только что выдернули из класса прямо посреди урока и огорошили сообщением, что наш главный источник дохода иссяк.

– Садись в машину, Чемпион, – сказала Лиз. Она всегда называла меня Чемпионом. – Время не ждет.

– Не хочу. У нас на обед будут рыбные палочки.

– Нет, – отрезала Лиз. – На обед будут вопперы с картошкой фри. Я угощаю.

– Садись в машину, – сказала мама. – Пожалуйста, Джейми.

И я сел в машину. На полу у заднего сиденья валялись обертки от буррито из «Тако Белл». В салоне пахло попкорном, приготовленным в микроволновке, и еще чем-то странным. У меня этот запах всегда ассоциировался с визитами в санатории к дяде Гарри. Но, по крайней мере, в машине у Лиз не было решетчатой перегородки между передним и задним сиденьями, как в полицейских телесериалах, которые смотрела мама (она обожала «Прослушку»).

Мама села спереди, и Лиз вырулила на дорогу. У первого же светофора, где горел красный, она включила мигалку. Мигалка, как ей и положено, замигала, и хотя Лиз не включила сирену, остальные машины все равно разъезжались в стороны, уступая нам дорогу, и уже очень скоро мы выехали из города на скоростную автомагистраль.

Мама обернулась ко мне, просунув голову между спинками передних сидений. Меня напугало ее лицо. Это было лицо человека, доведенного до отчаяния.

– Он может быть дома, Джейми? Тело наверняка увезли в морг, но, может быть, он еще дома?

Ответа на этот вопрос я не знал, но не сказал, что не знаю. Поначалу я вообще ничего не сказал. Потому что был удивлен. И обижен. Может быть, даже зол. Насчет злости я точно не помню, но хорошо помню свое удивление и обиду. Мама всегда говорила, чтобы я никому не рассказывал, что вижу мертвых. И я никому не рассказывал, как она и велела. Но она рассказала сама. Рассказала Лиз. Поэтому Лиз и приехала с ней и сейчас мчалась по трассе с включенной мигалкой, чтобы нам уступали дорогу.

Наконец я сказал:

– Давно она знает?

Я увидел, как Лиз подмигнула мне в зеркале заднего вида. Подмигнула со смыслом, мол, у нас есть секрет. Это мне не понравилось. Это был наш с мамой секрет, наш и больше ничей.

Протянув руку между сиденьями, мама схватила меня за запястье. Ее рука была очень холодной.

– Это не важно, Джейми. Просто скажи, он сейчас может быть дома?

– Да, наверное. Если он там умер.

Мама отпустила мою руку и попросила Лиз ехать быстрее, но Лиз покачала головой.

– Лучше не надо. Я не хочу объясняться с коллегами из полиции. Если нас засекут, то наверняка спросят, куда мы так мчимся. И что я им скажу? Что нам надо успеть побеседовать с мертвым дядькой, пока он окончательно не исчез? – По ее голосу было ясно, что она в это не верит и просто подшучивает над мамой. Просто дурачится. Меня это устраивало. А маме, кажется, было вообще все равно, что думает Лиз, главное, чтобы она довезла нас до Кротона-на-Гудзоне.

– Тогда как можно быстрее.

– Вас понял, Ти-Ти.