Трио неизвестности

При всех своих несомненных достоинствах паровинг был сконструирован по схеме «летающая лодка» и не предназначался для посадки на землю: ни штатно, ни аварийно. Тем более в условиях слабой атмосферы, когда снижение превращается в плохо управляемое падение на безжизненную каменистую пустыню. А падение означало верную смерть. И надеяться оставалось лишь на Доброго Маркуса да мастерство Киры, которой предстояло совершить невозможное.

– Пристегнуть ремни и держаться!

Двигатели натужно ревут, но подъёмной силы отчаянно не хватает, высота исчезает на глазах, и рыжая мечтает об одном – о времени. Ей нужно время, чтобы подготовиться, и каждая минута в воздухе – на вес золота.

Нет – дороже. Ведь нет ничего дороже жизни.

Машина предназначена для воды, но воды нет. Под паровингом только скалы и валуны. Которые становятся всё ближе… Кире страшно, но она говорит:

– Экипажу приготовиться к жёсткой посадке. – И твёрдости её голоса может позавидовать иной генерал.

Второй пилот закусывает губу. Радист шепчет молитву, шепчет безостановочно, с того момента, как понял, что паровинг падает. Бабарский вздыхает и спрашивает у Крачина порошок от укачивания. Крачин обзывает его идиотом.

Ровных площадок внизу предостаточно, однако они усеяны хаотично разбросанными валунами, скалами и их обломками, столкновение с которыми может стать фатальным. Кира знает, что ей нужно хотя бы двести чистых метров, и внимательно ищет подходящее место. И внутренне готовится садиться на валуны.

– Правее… – шепчет второй пилот, вовремя сообразивший, что высматривает командир. – На два часа.

– Принято.

Высота – сто.

Кира плавно входит в вираж, прищуривается, разглядывая указанную вторым площадку, кивает, соглашаясь с тем, что она подходит, но замечает проблему – три высокие скалы по курсу.

– Сразу за ними – вниз.

– Если дотянем.

Девяносто.

В эфире слышны голоса, но Кира их не различает. Она выжимает из двигателей всё возможное и держит штурвал. Смотрит на приближающиеся скалы и… не думает ни о чём. Вообще ни о чём. Просто смотрит на них и делает всё, чтобы паровинг прошёл выше.

Шестьдесят.

У второго на лбу пот, а на губах – кровь. И он тоже смотрит на скалы, которые вот-вот их убьют.

– Скорости бы…

Кира не отвечает. Ей кажется, что второй левый двигатель стал захлёбываться, но думать об этом не нужно. Сейчас – не нужно. Сейчас нужно держать штурвал и надеяться, что Добрый Маркус улыбнётся своим лингийцам, верным, но непутёвым, оказавшимся так далеко от дома. Улыбнётся и поддержит падающий паровинг. Даст время, о котором так мечтает рыжая.

И Кира улыбается ему. Но больше не просит и ничего не шепчет, а изо всех сил сжимает штурвал.

Сорок метров.

Самая высокая скала чиркает по брюху паровинга, но чиркает нежно… рвёт обшивку, но не сбивает. То ли Добрый Маркус помог, то ли посиневшие от напряжения руки. Паровинг вздрагивает, но проходит. Скрежет разорванной обшивки заставляет нервно вздрогнуть всех, кроме Киры – ей некогда. Рыжая изо всех сил задирает машине нос, направляя паровинг на землю, как на воду. И кричит, предупреждая:

– Сейчас!

Удар.