Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918

Офицеры сидели, поставив локти на стол и опустив на скрещенные руки голову. Они выглядели невероятно утомленными, словно чернорабочие, проработавшие всю ночь и уставшие настолько, что утром у них уже не было сил, чтобы отправиться домой.

Офицеры хотя и вели допрос крестьянской пары, в душе понимали всю бессмысленность этой акции, заранее зная, что должно произойти.

– Сколько вам лет?

– Где вы родились?

– Какой вы национальности?

И наконец, последний, главный вопрос:

– Виновны или нет?

Мужчина упорно молчал. Он опустил голову, словно испытывал чувство стыда. Но прежде чем офицер, председательствующий на суде, успел задать этот последний вопрос женщине, она разразилась яростной речью. Женщина была слишком возбуждена, чтобы говорить на одном языке. Она изливала потоки ненависти, мешая польские, русские и немецкие слова. «Я родилась в Силезии и вышла замуж за поляка! – кричала она. – Я любила его, но не страну, в которой мне пришлось жить вместе с ним. Моя семья пострадала от войны. Отец братья – все убиты». В течение десяти минут она посылала проклятия в адрес сидящих перед ней офицеров, всей армии в целом, российского императора, всего мира.

Согласно правилам трибунала обвиняемый должен прямо ответить на вопрос, виновен он или нет. Никакие другие слова не имеют ровным счетом никакого значения. Время от времени, когда женщина делала паузу, чтобы восстановить дыхание, звучал спокойный голос майора:

– Виновны или нет?

Женщина торопилась излить свои чувства и не отвечала на вопрос.

– Виновны или нет?

Монотонно звучащий вопрос, произносимый с механической настойчивостью граммофона.

Слова, произнесенные на одном дыхании, в конечном итоге превратились в поток бессвязных звуков, напоминающих крики животных.

– Виновны или нет?

Муж начал подталкивать ее локтем в бок, пытаясь остановить поток бессвязной речи, чтобы она наконец ответила на вопрос относительно виновности. Похоже, жена поняла, что от нее требуется, и, сделав паузу, выкрикнула:

– Да, да, я виновата, но не больше, чем вы! Вы, убившие всех моих родных! Я хотела это сделать и сделала бы снова.

К полуночи свечи оплыли, приняв какие-то фантастические очертания. В сизом от чадящих фитилей воздухе виднелись темные силуэты присутствующих на суде. Председатель посмотрел в глаза сидящего справа офицера, а затем перевел свой взгляд на офицера, сидевшего от него по левую руку, и записал в протокол: «Виновны».

Офицеры встали.

Женщина продолжала говорить, даже когда солдаты стали выводить их с мужем из дома. Муж пытался успокоить жену, но она не обращала на его слова никакого внимания. Постепенно их силуэты растаяли в темноте, но я еще долго слышал женский голос.

Затем я опять увидел их, часов в шесть утра. Занимался рассвет. Землю окутал туман. Взвод солдат вывел женщину и мужчину из деревни в поле. Солдаты передвигались с трудом; их тяжелые ботинки увязали в мягкой, влажной земле.

Мы остановились в небольшом овраге под березами, такими высокими и гибкими под легким утренним ветерком, словно были не деревьями, а отражением в воде. Никто не произносил ни слова. Стояла полная тишина. Во время процедуры приведения приговора в исполнение воцарилась абсолютная тишина, наполненная особым значением. Команды отдавались тихим голосом, почти шепотом. Офицер зачитал решение суда. Его голос дрожал. Я не слышал слов, находясь на расстоянии десяти метров от офицера.

Мужчина стоял опустив голову и, казалось, искренне переживал свою вину. Лысый, с орлиным носом и пушистыми усами, он удивительно напоминал Ницше. У него были красные, натруженные руки пахаря, и он то сжимал пальцы в кулаки, то разжимал их. Мне казалось, что я вижу слезы на его лице, но, возможно, это были просто капли дождя.

Женщина уже покончила все счеты с жизнью. Есть люди, которые умирают по собственному желанию еще при жизни. Их органы продолжают функционировать, в юридическом смысле они числятся среди живых, но на самом деле они уже мертвы. Ее душа умерла после того, как она на высочайшем подъеме произнесла свою речь в ночи. Мы, повидавшие так много трупов, понимали, что означает безжизненное выражение открытых глаз, устремленных в одну точку. И даже если вы находитесь именно в той точке, куда устремлен взгляд, человек вас все равно не видит. Женщина смотрела, но ничего не видела. Она крепко прижимала к груди концы большого платка, накинутого на голову. Утро было холодное.

После прочтения приговора унтер-офицер подошел к женщине и что-то тихо произнес. Я не слышал что, но догадался, что он сказал: «Если вы хотите помолиться, у вас есть пять минут». Священника не привели. Унтер-офицер был недоволен отсутствием священника, это было явным нарушением процедуры. Как же так, нет священника. Я видел, что его угнетает подобное положение вещей. «Если осужденные выражают желание совершить последний церковный обряд, то им должна быть предоставлена такая возможность», – гласят армейские правила. Но ведь священника нет! Что же делать? Унтер-офицер пребывал в смятении.